образованием — читать, читать и читать! Они почти не слушали классику, и вообще были — пустышки. Редкие, действительно одаренные, не приживались в театрах, их упорно ставили на замену или во второй состав, а дурочки, умевшие сказать, что надо и дать, кому надо — те становились звездами. Правда, — мстительно подумала Ларочка, — ненадолго. То, что спускалось с рук мужчине-актеру, женщине-актрисе не прощалось. И никакой косметичке не удавалось скрыть мешки под глазами, морщинки и сделать выражение глаз иным — таким, каким оно должно быть у Актрисы. Что-то я ворчу, — Лара делала китайскую гимнастику для лица — поплевав на ладони, она разглаживала кожу, натягивая ее от подбородка к вискам. На это нужно было тратить не меньше часа, и — никакого крема! Марченко подумала о Моне Ли — мысль перескочила быстро — с отяжелевших собственных век на широко распахнутые Монины глаза. Странная какая девочка, есть в ней что-то… что-то странное, банально, но притягивающе-отталкивающее. Иногда она мне напоминает греческие безглазые статуи, холодный мрамор, иногда — от нее исходит какая-то странная, властная сила, а иногда — будто бы огонь — рядом с ней становится жарко. Жаль ее отчима, конечно. Славный, милый Паша, так трогательно он был влюблен… но я давно не хочу видеть рядом с собой мужчин, актриса — «женщина, не способная любить», как сказали братья Гонкур. Размышления Лары прервал Псоу, ввалившийся, как сказала Лара, безо всякого на то повода.
— Ты знаешь, Лара, что наши ташкентские пленки в конторе?
— Знаю, конечно, — Лара потянула мыски на себя, — это сразу было ясно! Удивительно, как тебе еще дали насладиться ими. Копий, ты конечно, не сделал?
— Да нет! — Псоу пощекотал Ларину пятку, — да если б сделал? Кто бы хранил? Где? И зачем? Ночью смотреть, рискуя жизнью? В фильм этого не вставить…
— Ошибаешься, дружок, — Лара поманила Вольдемара пальчиком, — мы бы отсняли абсолютно тоже, где-нибудь в Бахчисарае, и склейку сделали бы при монтаже. Уверяю тебя, никто наших ишаков не стал бы искать только в одном месте — в табуне…
— Теперь поздно, — сказал Псоу кисло, — кстати, Бахчисарай, это хорошо.
— Еще бы, — сказала Марченко, — ты помнишь мою Зарему? — Псоу закатил глаза, демонстрируя восторг. Он и сам не мог понять, почему он обманул Лару, сказав, что копий нет. Наверное, он просто никому не доверял, даже самому себе.
Глава 42
Ханский дворец в Бахчисарае радовал глаз цветами и зеленью.
— Великолепно! — Псоу потирал руки, — это то, что нам нужно! Хотя и без верблюдов… Верблюды, вообще, стали «притчей во языцех» и вспоминались по любому поводу. Съемочная группа заполонила собой весь парк, туристам оставалось только утешиться зрелищем дворца снаружи, и заодно полюбопытствовать над процессом съемок. Мону Ли одели в белое блестящее платье до пола, в белоснежную же бархатную шапочку с вуалью, и алые сапожки на каблучке. Художник по костюму исходил не из исторической правды, а от того, насколько выиграет в костюме красота Моны Ли. В этом эпизоде она и впрямь была великолепна. Рядом с тихо журчащим фонтаном, замаскированным, насколько возможно, дурацкими гипсовыми статуями, сидела Мона Ли, а наследный принц Сашка Архаров, в немыслимом камзоле, шитом золотом, в тюрбане с фонтанчиком из перьев, стоял перед ней на коленях и объяснялся в любви. Удивительно, но они выглядели столь органично, что даже разница в возрасте (Архаров бы старше Моны на семнадцать лет), не бросалась в глаза. По саду гуляли павлины, оглашая воздух мяукающим «а-а! а-а!», с веток свисала клетка с обезьянкой, а в больших клетках, сделанных по старинным чертежам — золоченных, размером выше человеческого роста, жили соловьи.
— Съемка окончена! Всем спасибо! — кричал Псоу в рупор, и гримерши бежали отклеивать усы с мокрого от пота Архарова, снимать грим с Марченко и с Северского. Массовка, загоревшая на море, с подведенными к вискам глазами обходилась своими силами.
Назад ехали дорогой, прорубавшей себе путь в густом лесу, среди зелени щебетали птицы, окна в автобусе были открыты, пахло сосновой хвоей, нагретой корой дуба и влажной землей — в тех местах, где пробегали почти высохшие за лето ручейки. Галочка Байсарова поглядывала в сторону Моны, исполнявшей восточный танец в проходе автобуса. Пели, конечно, Никулинское «Если б я был султан», потому как больше ничего подходящего не знали.
Жили в Ялте, как обычно — народные и заслуженные — в гостинице «Ялта», те, что попроще, в гостинице «Морская», а уж совсем простые и технический персонал — по частным квартирам. Группа разленилась, лезла в море при первой же возможности, курортные романы цвели, как магнолия, короче, Ялта — это не Ташкент. Мона Ли играла «примерную девочку», заплетала косички, носила скромный сарафанчик, читала книжку «Дорога уходит вдаль» Александры Бруштейн и вообще — была тише воды и ниже травы. Но ночью, когда засыпала Галочка, до головокружения напрыгавшись на дискотеке в Доме офицеров, Мона Ли садилась на кровати, прикрывала глаза, и смотрела на светлый прямоугольник стены. Теперь она видела ту же воду, но над водой показывалось небо, все в рассветных всполохах, как в перьях райских птиц. Водоем окружали неведомые растения, и все это жило, верещало, пищало — Мона Ли слышала каждый звук, и ее тонкие ноздри ощущали этот запах, так несхожий с запахом Средней полосы России.
Мона Ли, давно уже знавшая о себе все, что положено было ей знать к десяти годам, ждала следующего этапа.
Основная часть группы так и жила в Ялте, актеры, занятые на съемках, мотались туда-сюда, но скоро наступал сентябрь, а с ним и театральный сезон. Псоу спешил, и основное было отснято как-то удивительно легко, в противоположность Ташкенту. Нужен был еще один крохотный эпизод, к которому Вольдемар боялся приступить, но замысел из головы не выходил, и, в конце концов, рискуя, он отправился к директору Симферопольского Зоопарка. Приятный загорелый мужчина, кареглазый, с жестким заборчиком седых усов, протянул руку, представился:
— Федорченко. Анатолий Юрьевич.
— Псоу, — ответствовал режиссер, — Вольдемар Иосифович.
— Что ж, бывает, — сказал директор.
— Что именно? — изумился Псоу. Тот кашлянул:
— Так, река? На Кавказе, в Абхазии, по-моему.
— Ну, и что? — Вольдемар отвык от такой реакции на свою фамилию, — река, и что?
— Ну, согласитесь — Нина Волга, Пётр Днепр, Лена Лена — тоже на слух любопытно? Простите, — директор включил вентилятор, — итак?
— Вы знаете, — Псоу достал сигаретку, — я фильм снимаю. И мне нужны тигры.
— «Полосатый рейс-2»? — позволил себе пошутить директор Зоопарка.
— Вовсе даже и нет. — Псоу оскорбился. — Арабские сказки. И мне нужен эдакий проход главной героини — с тигром. На цепочке. Или на ленточке. А второй пусть сзади ходит. И кругом павлины, павлины…
— Ну, голубчик — это
